Истеричка нашего времени

Элен Дельтомб

Пациентка грызет ногти до крови и страдает от булимии, пытаясь убить время и обмануть пожирающую ее тревогу. В 23 года ее профессиональная карьера уже началась, но работать не получается. Стараясь это скрыть, она живет в страхе быть разоблаченной и использует приемы соблазнения, лишь бы только это не вменили ей в вину.

Впрочем, соблазнять — это ее способ связи с Другим. Анализантка вступает в отношения с несколькими мужчинами одновременно, но ни одни из них никогда не длятся долго, и она не понимает, почему терпит неудачу за неудачей. Это приводит ее в бешенство, ее захлестывают страсти бытия, и тогда она погружается в пучину тревоги. “Скажите мне, что я вот-вот встречу мужчину своей жизни!”, — говорит она мне множество раз, как если бы обращалась к гадалке. Постоянно ищет рецепты идеальной любви в своем окружении и в женских журналах, что ничуть не уменьшает количество ее жалоб. Воображает, что я дам ей ответ, который требует весьма настойчиво.

Проблема, которая здесь возникает, — как преобразовать запрос на психотерапию в психоанализ. В подростковом возрасте пациентка проходила психотерапию, из которой ушла ни с чем. Контакт с терапевтом исправно облегчал ее тревогу, она считала, что тембр его голоса успокаивает — до того дня, когда не получилось сдержать более сильный приступ тревоги. Тогда родители срочно перенаправили ее в психиатрическую клинику. С тех пор таблетки немного уменьшают силу ее переживаний, но сложности остаются.

Ее лихорадочный, настойчивый и требовательный поиск советов наводит на мысль, будто она больше не знает, “какому богу молиться”. Первые сновидения, которые пациентка приносит в анализ, позволяют мне заметить, что именно там она сможет обнаружить свое желание, вытащить на свет бессознательное, что возможно только посредством психоанализа.

Но для того чтобы переход от психотерапии к психоанализу мог состояться, необходимо найти то, что составляет для нее симптом (под которым, разумеется, мы имеем в виду симптом аналитический). Таким образом, речь идет о том, чтобы узнать, что занимает пациентку, — без каких-либо предварительных концепций, обнуляя как свои теоретические знания, так и клинический опыт, чтобы встретиться с чем-то новым, уникальным — как и завещал Фрейд.

Свободная женщина

Пациентка преумножает количество любовных приключений и, гордая своими многочисленными завоеваниями мужчин, считает себя свободной, раскрепощенной женщиной, несмотря на неудачи, наличие которых почему-то не ставит под сомнение ее идеал. Она полагает, что воплощает собой саму женственность, хотя постоянно бежит впереди мужского желания. Признает, что часто подвергается плохому обращению, но никогда на это не жалуется. Считает, что управляет своей женской судьбой, и хвалится собственной свободой и раскованностью. Пациентка не видит, что подобная расстроенная, распутная жизнь и является ее симптомом, она отстаивает и защищает свою позицию. Возникает вопрос — зачем она обратилась ко мне?

Она вовлекает меня в пространство своей булимии, которая мешает ей иметь идеальное тело. Именно булимию пациентка пытается сделать причиной своих неудач. Настойчиво двигаясь в направлении этого симптома, она пытается поставить меня на место своей матери, которая всегда упрекала ее из-за внешности. Но я предпочитаю не придавать значимости этому сетованию, поскольку этот симптом, который она считает своим собственным, не является тем узлом означающих, тем обязательным условием, при котором мог бы развернуться анализ.

Вместо этого я упираю на то, что могло бы произвести расщепление субъекта: указываю ей, что она разрывается между женским наслаждением и идеалом любовной жизни, ставлю под вопрос существующую позицию наслаждения в любовной жизни. Это расщепление срабатывает, и одним из эффектов оказывается то, что позволяет пациентке встать на путь поиска знания. Она замечает, что именно повторяется в ее любовных отношениях: она всегда атакует мужчину, исходя из позиции собственного сексуального наслаждения, является истинной провокаторшей, но отношения словно застывают на этом уровне. Некоторые мужчины ускользают, испуганные возможностью быть раздавленными в стенах собственного фантазма. Другие решают этим воспользоваться, что не вызывает особой любви к женщине, которую они ставят на службу собственной сексуальности. Но пациентка этого не понимает, она считает, что исполнять все желания мужчины — это способ привязать его к себе и заслужить его любовь. Если она замечает, что тот пытается ускользнуть, то старается еще больше его удовлетворить, рискуя столкнуться с реальными опасностями. Если мужчина влюбляется в другую, пациентка предпринимает отчаянные поиски, чтобы узнать, кто ее соперница и что у нее есть, а затем плетет интриги, чтобы однажды уничтожить в своей конкурентке все, что в ней есть женского, расписываясь тем самым в собственной истерической структуре.

Но — удивительно — если вдруг партнер начинает ее любить, то тогда она постоянно предъявляет ему свои слабости и уязвимые места, пока тот не признает себя побежденным и не покинет ее. Получается, она сама провоцирует разрыв — та, которая умоляла, чтобы ее любили. Пациентка понимает свой собственный вклад в неудачи, которые претерпела и в которых считала себя жертвой. Это изменение ее субъективной позиции позволяет ей увидеть путаницу между любовью, желанием и наслаждением, в которой она оказалась, и провоцирует открытие бессознательного.

Образование симптома

Я изначально обращаю ее внимание на то, что слово “любовь”, которое всегда присутствует у нее на устах, — это, очевидно, не столько любовь, о которой она мне говорит, сколько наслаждение. Также я намекаю, что речь идет не о ее собственном наслаждении, но о наслаждении ее партнера, чье воплощение она хотела бы видеть в самых потаенных фантазиях. И в этот момент она признается в своей фригидности.

Тогда я спрашиваю, что ей слышится за словом “желание”, которое она так часто использует. Пациентке удается выразить убеждение, что она получит немного любви, если поставит себя на службу наслаждению Другого. Но я отвечаю: ведь она сама напрашивается на разрыв, как только мужчина начинает ее любить! И анализантка разоблачает фантазм, который ее удерживает: ни один мужчина не сравнится с ее отцом. Загадка сценария ее любовной жизни раскрыта: на самом деле, любовь, которой она требовала, — это любовь отца. Долгое время отказываясь признать тот факт, что речь идет о комплексе Эдипа, она наконец понимает, что ее дорога к другому мужчине действительно перекрыта и что аналитическая проработка этого вопроса становится необходимой. Мы обнаруживаем, что любовные отношения являются только фасадом, за которым скрывается ее страсть к отцу, которой ничто не должно препятствовать. Она является не жертвой судьбы, но хорошей актрисой сценария, благодаря которому остается под влиянием своего отца, а наслаждение с другим мужчиной является лишь замещением. Я считаю, что ее истинный симптом — это ее отец, что высказываю в следующей форме: “Вы больны вашим отцом”. Тогда она признается в эротических ощущениях, которые испытывает, к своему огромному стыду, когда слышит голос отца.

Ее формулировка “я — свободная женщина”, которую она считала формулой своего желания, сменилась в один прекрасный день на фразу, лучше отражающую ее позицию наслаждения: “я в отношениях соблазнения с моим отцом”. Она начинает превращать своего отца в симптом, но предпочла бы не извлекать из этого никаких последствий. Каждый раз, когда пациентка жалуется на очередную любовную неудачу, я останавливаю сеанс, показывая, что иначе и быть не может.

Практика короткого кадра позволяет тревоге прорваться в поле анализа, и тогда сновидениям удается пристегнуть фантазматическое наслаждение пациентки к отношениям с отцом, выявляя при этом тщательно вытесненную первичную травму. Воспоминания об этой травме высвечивают повторения, в плену которых анализантка все еще пребывает.

Благодаря своему анализу она может наконец установить дистанцию с отцом, сделать более устойчивой свою профессиональную жизнь, в первый раз завязать взаимные любовные отношения. Для нее становится сюрпризом, что отец продолжает все так же обращаться к ней; она как можно меньше говорит об этом в анализе, чтобы сохранить доставляемое этим наслаждение — наслаждение, которое следовало бы обозначить таким образом: “Ваш отец болен вами”. Вмешательство аналитика подвешивает ее между желанием поддержать отца и тревогой, которую порождает позиция отца по отношению к ней. Не окажется ли она ответственной за этот груз Реального, если оставит ситуацию прогрессировать? И анализантка решает сообщить отцу о своем недоумении перед его настойчивостью.

Вопрос тела

Еще одно измерение Реального, которое касается отношений пациентки с матерью, постепенно занимает центральное место в анализе: довольно рано и без каких-либо причин мать подвергала ее хирургическим операциям и диетам, вследствие чего у анализантки росла убежденность в собственном уродстве и несовершенстве. Она была невыносима сама себе, пока оставалась в позиции объекта взгляда матери (которая, щеголяя собственным совершенством, каждый раз осуждала и критиковала дочь). В этой связи я категорически отказываюсь подтвердить материнский вердикт, отметив: “Мать всегда выражала свое недовольство на вас”. Эта интерпретация имеет эффект: пациентка поражена, она никогда не могла даже представить, что можно оспорить суждение матери.

Но в этот момент мерцания она оказывается перед выбором: поддаться игре материнского взгляда на нее или освободиться от него. Она постепенно осознает, что здесь есть нечто от наслаждения — оставаться подчиненной этому взгляду. Также кое-что от наслаждения есть и в том способе, которым она расплачивается со своей матерью, — в виде жестоких кризисов как реакций на обесценивание, чьим объектом она является. Такие отношения между матерью и дочерью разрушительны.

Появляется возможность дать ей увидеть ту расстановку мест, которую она повторяет, разрушая и свои любовные отношения. Она заставляет своего партнера подвергаться тому, что пережила в отношениях с матерью, изводя его за несовершенства и слабости. Кроме того, мифический образ ее отца остается вполне живым и тоже вмешивается в любовные отношения. Симптом “образовать пару с отцом” и фантазм “быть обесцененной матерью” скрывают ее позицию наслаждения в отношениях с партнером, где она часто чувствует себя в высшей степени неудовлетворенной. Теперь, в анализе, она может сразиться со своим неврозом, находясь в истинных отношениях с человеком, который имеет для нее значение.

Последовательные размышления, с помощью которых она приближается к своему фундаментальному фантазму, приводят к следующему высказыванию: “Я являюсь сексуальной рабыней”. Идти впереди сексуальных фантазий мужчины и подчиняться этому оказывается для нее сочетанием любви отца и покорности родителям: она всегда со страхом подчиняется тираническому отцу и поддается тому, чтобы быть принятой за ненужный объект в глазах матери. И позволяет, чтобы и мужчины относились к ней таким же образом. Итак, фундаментальный фантазм дает возможность связать два наслаждения, сливающихся в одно, благодаря одной детали семейного романа: будучи маленьким, отец пациентки был жестоко избит его матерью, из-за того что имел проблемы со школьной успеваемостью; после этого события он получил мощный толчок к социальному продвижению и продолжал восхищаться подобным обращением со стороны своей матери. Анализантка взяла от отца эту особенность наслаждения, чтобы сделать ее собственной в рамках своей сексуальной жизни, что и дает ей существование. Отец оставил свою дочь бороться с неудовлетворенность его жены, удерживая ее на месте воображаемого фаллоса. Анализантка питала иллюзию о том, любовь отца сможет вызволить ее из этого места, но такая вера только подпитывала ее структурную неудовлетворенность.

В этой точке анализа становится возможным указать пациентке, что она сама делает себя ненужным объектом для Другого, подчеркнуть такт влечения, в котором она выступает действующим лицом, а не только жертвой желания семейной пары. Это приводит к тому, что она больше не позволяет матери заниматься своим телом и открывает для себя Другого. Тревога снижается, и объект постепенно выявляется на оральном уровне. Появляется пространство для того, чтобы задаться вопросом о ее женской позиции.

Что касается ее отношений с отцом, то один эпизод позволил измерить наметившийся с ним разрыв. Оказываясь в затруднительном положении, отец часто к ней обращался, и пациентка была охвачена искушением ответить на этот призыв, что позволило бы ей реализовать свой фантазм. Я вмешалась, сказав, что она может найти выход из этой ситуации следующим образом: “Ого! Ты, такой блистательный, просишь меня о помощи!”. И посмеяться над этим вместе с ним.

Начинается новая пора: в ее сновидениях отец предстает кастрированным, в то время как мать — обладает фаллосом, что позволяет анализантке приблизиться к Реальному материнской кастрации. Речь идет о том, чтобы подойти к области влечений, вернуть субъекта к непрозрачности его наслаждения: между голосом, обусловливающим причину ее желания, и взглядом, который делает ее объектом-отбросом, есть оральный объект, прослеживаемый в ее отношениях с телом: она подвластна диетам, хирургическим вмешательствам. За отсутствием возможности быть лишенной чего-то, чего у нее нет, она жертвует своей плотью ради достижения кастрации, чтобы, находясь в этом сложном положении, свойственном истерической структуре, однажды повстречать символический фаллос.

Ссылка на оригинал статьи:

https://wapol.org/ornicar/articles/196del.htm

Над переводом работали:

Вероника Беркутова,

Евгений Ермаков,

Евгения Сазонова

Текст перевода представлен для ознакомления,

переводчики не извлекают никакой коммерческой выгоды

и не преследуют цели его распространения.